— Плохо дело, сынки? — спросил дед, так тихо, что даже я, сидя рядом с ним, еле расслышал

— Инфаркт у вас, Василий Андреевич, — сказал Геворкян, рассматривая пленку, выползающую из кардиографа. — В больницу сейчас поедем.

— На хера она нужна, больница ваша? Я теперь с Надечкой буду, — четко произнес дед, и я оглянулся, не отвалился ли электрод — на пленке выскочили две подряд желудочковые экстрасистолы и поползла изолиния.

Дед перестал дышать.

— Реанимация! — вскочил Валентин.

— Зачем? — махнул рукой Геворкян, аккуратно оторвал кардиограмму, смял ее и спрятал в карман. Закрыл глаза пациенту — Ему уже жить незачем было. Оформляем смерть до прибытия. Андрей, сообщите на станцию, пусть милицию вызывают.

На выходе из ЦКБ столкнулся с мрачным Давидом.

— Со смены?

— Да. А ты?

— И я.

— Чего такой убитый?

Ашхацава пригляделся ко мне.

— Тоже выглядишь хреново.

— Семейные старички-божьи одуванчики, — признался я. — Подряд, за день.

— Ушли?

— Убежали. Сначала жена, потом муж, представляешь? Как в каком-нибудь рассказе Грина, они жили долго и умерли в один день. А у тебя?

— Раковый ребенок, терминальная стадия, боли. Наркотики уже не помогают. Выписали зачем-то домой, а родители скорую каждый раз вызывают при приступе. А что мы можем сделать?!

Давид со всей дури пнул железную мусорку. Та отозвалась мрачным «бумс».

— Надеюсь, это был риторический вопрос? По пиву?

— Пивом тут не отделаешься. Мне чачу родители прислали. Давай ко мне?

И мы поехали. Я как знал, на работу пешком добирался. Закуски в семье Ашхацавы не было — в холодильники шаром покати. В магазин зайти не догадались, а потому пришлось использовать корочку черного, и ту только нюхать. Выпили почти ничего, по сотке, а в голове сразу зашумело. Давид все жаловался на Симку, как та его строит, выдалбливает перфоратором мозг. Хозяйка никакая, все у родителей пропадает. Денег тоже нет, даже в свадебное путешествие не поехали. Да и куда можно поехать зимой?

— Вам же надарили до фига и больше!

— Растратили. Телек купили, стиралку... Ну и там по мелочи.

Нехилые такие мелочи.

— Дырку видишь? — друг показал свой затылок. — Нет, ты пощупай. Прямо как дятел. Бум, бум...

— У вас же медовый месяц!

— Мед кончился — мрачно буркнул Давид

— А я тебя предупреждал, — мне оставалось только пожать плечами и повторить сакраментальное. — Я тебе говорил. Променял Москву на душевное спокойствие.

Вот она иллюстрация семейной лодки, выскочившей на рифы советского быта.

— Что же мне теперь делать?

— Освежи фильм по «По семейным обстоятельствам». Можно еще «Москва слезам не верит».

— А если серьезно?

Тут я задумался.

— Заделай ей ребенка. Это ее отвлечет на пару лет. А сам заведи себе какие-нибудь мужское хобби, куда она не полезет.

— Типа рыбалки?

— Ага. Дорогая, я на слет любителей-рыболовов на выходные. Чао-какао.

— Значит, подучиваешь дружка?!

Я и не заметил, как пришла Сима. Встала в дверях кухни прямо в пальто, упер рука в боки. А она растолстела! Или мне так кажется из-за этой дурацкой одежды?

— Не подучиваю — чуть смутился я. — А излагаю свою точку зрения на решение семейных проблем.

Пока я разглагольствовал, Давид попытался убрать бутылку со стола. Не получилось — Сима заметила, отобрала емкость.

— Я тебе говорила, чтобы твои родственники нам бухло не присылали?

— Говорила.

— Обещала, что вылью?

Давид промолчал. По его лицо было видно, на какое огромное преступление идет еврейская часть семьи.

— Ладно, вы тут развлекайтесь, я пойду. Если что — звоните «ноль три».

Позорно сбежал с места будущего смертоубийства. Семейные разборки — вещь не для посторонних. Они сейчас погрызутся, потом помирятся. А я, если бы влез, то оказался дураком. И врагом, причем для обеих сторон конфликта.

Но дома был все одно пойман уже собственной еврейской частью семьи. Аня в халатике до бедра выглядела намного более секси, чем Сима в пальто. Но руки в боки — это у них семейное.

— Пил?

— Допустим. Месячник трезвости вроде не объявляли.

— Чачу?

— Настучали? — я грустно сел на банкетку. Начал разуваться.

— Не настучали, а проинформировали!

— Вылила?

— Вылила.

— Очень зря. Давид ей такое не простит. Я тут подумал, как бы выглядела современная семья, если брак каждый год надо было бы продлевать в ЗАГСе?

— А ты то чего пил, философ? — Аня вздохнула, села рядом.

— Во-первых, за компанию. Товарищу хреново, в психотерапевтических целях жахнули по сто грамм, пообщались. Во-вторых, день дерьмовый. Сначала Дыба с гэбэшником, потом старички умерли один за другим. Надоело все, слов нет. Мне срочно надо проходить стадию эмоционального выгорания ускоренным темпом.

— И что, ты теперь будешь каждый раз напиваться?

— Повторяю, приняли по сто грамм. А потом пришла еврейская гестапа. Вот и вся пьянка.

— А Давид чего написался?

— Ракового ребенка в финальной стадии дали под конец смены. Богатые, сука, тоже плачут.

— Прям название к фильму.

Пророческие слова!

— А сестрице своей подскажи, что мужик должен хотеть домой возвращаться. Вот как я, к примеру. А у них там жрать нечего, в углу траву полоть скоро надо будет. А сверху еще гав-гав-гав регулярно. Так и до развода дело довести можно. Ласка нужна, терпение и взаимоуважение. Кстати, есть хочу, не могу. Суп вчерашний имеется?

Аня рассмеялась. Этот анекдот был одним из ее любимых.

— Иди, руки мой, алкаш, сейчас налью.

После вкусной пищи и суточного дежурства организму требуется сон. Чем я и занялся. Аня поехала в институт, к третьей паре, что ли, Кузьма поддержал меня действием, припечатав к кровати в районе поясницы. И снилось мне, что я завел собаку, а она попала под поезд и скулит, а я никак не могу ей помочь. Проснулся со странным чувством. У меня никогда не было собак, я кошатник. Цокот когтей и запах влажной псины — не мое.

Пошел на кухню, попил воды. Кота немного покормил. Сон никак не шел из головы. К чему он? И почему мне до сих пор слышится собачий скулеж?

— Ты тоже это слышишь? — спросил я Кузьму, но подлец опять притворился, что не понимает человеческую речь и начал вылизывать ту часть организма, которую я постоянно собираюсь ему удалить с помощью специалистов соответствующего профиля.

Я подошел к входной двери. Нет, точно собака. Забежала в подъезд и жалуется на жизнь? Или случилось что? Надо посмотреть.

Блин, никакая это не собака, а человек. Соседка моя, товарищ Пилипчук. Сидит на ступеньках. Лицо до сих пор, кстати, кое-где в краске…

— Что с вами, Оксана Гавриловна? — спросил я. Глупо, конечно, но что мне было сказать?

— Ногааааа, — протянула она с подвыванием.

И правда, есть такое. Левая голень вражины номер один чуть не под прямым углом согнута в непривычном месте. Как она умудрилась на лестничной площадке? Нет, карма все-таки есть. Не рой колодец, как говорится…

— Сейчас, потерпите минутку, я скорую вызову.

Пошел к себе, позвонил коллегам, обрадовал кого-то переломом. Заодно штаны натянул. Вернулся к соседке.

— Сейчас, осталось подождать чуток, выехали уже. У вас документы с собой? Помочь собраться?

Видать, сильно ей припекло, достала из кармана ключи, сказала, где паспорт лежит, а где белье и халат взять. Я отпер ее дверь и, не закрывая, вошел в квартиру. Чтобы Пилипчук не было скучно, комментировал свои действия — куда подошел, что взял. Не очень богато живет старший преподаватель. Похоже, денежку копила на кооператив долго и упорно. Но на три фонендоскопа, стационарно прикрепленные к смежной с моей стене, не поскупилась. Эта музыка будет вечной, такое не лечится.

Побросал в сумку паспорт, бельишко, кружку с ложкой, и вынес это добро на лестничную площадку. Очень кстати — и скорая как раз приехала. Похвальная скорость, наверное, недалеко были. Так что я дверь запер, Оксане Гавриловне ключи отдал, и помог в транспортировке организма столь горячо любящей меня женщины к машине.