Ой, батюшки, да что тут у парня в голове творится? Срочно надо побрызгать дихлофосом! Впрочем, помня репутацию Панова, не удивительно, что мысли Ашхацавы приняли такой оборот.

— И не собираюсь, Давид, — я подошел к товарищу и похлопал его по плечу. — Совсем даже наоборот.

До госпиталя Бурденко я добрался быстро: что тут ехать по почти пустым улицам? Многие уже начали вовсю провожать старый год, им не до езды. В отделение зашел как к себе, привычно отдал шоколадку на посту, подошел и постучал в дверь палаты. Женщины всё-таки, мало ли кто там именно сейчас штаны подтянуть решил или ночнушку переодеть.

Состав немного поменялся — та пациентка, которая постоянно притворялась, что рядом никого нет, куда-то делась, а ее место заняла молодая, лет тридцати с хвостиком, грузная дама, смотрящая на мир слегка исподлобья. Томилина уже истерики не устраивала и тень отца Гамлета не изображала. Выздоравливала потихонечку. Порозовела, даже слегка округлилась.

— Дорогие женщины, с наступающим вас, — поприветствовал я всех и прошел к Лене, присев на край ее кровати.

— Подарок принес? — спросила она, глядя на сверток.

— Да, вспомнил, что тебе книга нравилась, решил, что у тебя ей будет лучше.

— Спасибо, — чуть суховато ответила «экс», разворачивая упаковку. Может вспомнила чего, не знаю, спрашивать не стал. — Мне тут, кстати, на днях еще книгу подарили. Тоже стихи, — она полезла в тумбочку и достала увесистый том Цветаевой из той же «Библиотеки поэта». — Одно очень понравилось, — и она начала листать страницы в поисках нужной.

— Погоди, дай угадаю, — остановил я ее. — Сколько там страниц?

— Восемьсот одиннадцать, — сказала Лена, посмотрев на выходные данные.

— Примерно шестьсот стихотворений, ну, плюс-минус. Случайность исключена. Вот это, — я секунду подумал, вспоминая начало, и продекламировал слегка ускоренно: — Как живется вам с другою — проще ведь? Удар весла. Линией береговою скоро ль память отошла обо мне, плавучем острове по небу, не по водам. Души, души, быть вам сестрами... Оно? Извини, наизусть весь текст не помню.

— Как? — только и смогла произнести Томилина, уронив открытый на «Попытке ревности» томик.

— Я тебя слишком хорошо знаю. Кстати, ты в курсе, что примерно через полгода после этих стихов Марина Ивановна помогала невесте Родзевича, адресата послания, выбирать свадебное платье? Вот так судьба иногда складывается. Симпатичный мужик был, между прочим.

— Так ты женишься? — вдруг спросила Лена, прикусив нижнюю губу.

Вот только не надо слез!

— Да, но не скоро, — не стал я скрывать правду.

— Я, Панов, твоей невесте с платьем помогать не собираюсь! — Томилина все-таки заплакала. — И иди отсюда... куда хочешь...

— Ну и ладно, — согласился я, встал, дошел до выхода, сказал: — Еще раз с наступающим вас, — и закрыл дверь.

Последнее, что я услышал, была реплика той самой новенькой: «Вот козел!»

На обратном пути я вспоминал стихи Ахматовой. Ну, те, про «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был...»

Уже сейчас я мог соскочить с этого поезда. На Западе достаточно денег для того, чтобы неплохо обустроиться, завести свою лабораторию. Хотя бы на базе Ферринга. Анечке организовать стажировку в каком-нибудь швейцарском ВУЗе. Да хоть в Сорбонне. Даже «выбирать свободу» не придется — все легально, по взаимной договоренности с советскими властями. А если механизм еще смазать на уровне куратора — уже к следующему Новому году мы будем гулять вдоль Женевского озера и кормить местных уток. А все ужасы девяностых наблюдать по телевизору, ахая новостным программам.

Правда, хреновое дело — эмиграция. Везде всё не так, даже если язык выучить в совершенстве. Жизнь, она ведь не в супермаркете, а с людьми. И ты привыкаешь, что можно зайти к знакомым просто так, и одолжить у товарища мелочевку до зарплаты, а когда заболел — то на больничный, а жена после родов — в декрет. Ну, ко всем этим мелочам, которые каждый день. А там — не так. У них тоже свои мелочи, но другие. Вот это и бесит в итоге. Но привыкнуть можно. Хоть и не хочется.

Я прислушался к себе. Нет, не смогу так. Все равно сорвусь, примчусь спасать сначала родственников, потом друзей... И душа будет болеть. Значит, надо сделать так, чтобы она не болела. Как? Каком кверху! «Делай, что должно, и будь что будет». Уж не помню, кто это сказал, не то Сенека, не то Марк Аврелий, но слова правильные.

Приспичит — так и через пять лет поехать можно, и через семь. Деньги будут, а кураторов станет существенно меньше.

И вообще — думать надо о насущном. Что там со свадьбой товарища, к примеру? Достойно ли пойти туда в слегка поношенных туфлях, или надо напрячься на покупку новых? Как выбрать галстук, чтобы и скромный, но стильный? Подойдет ли крой рубашки к платью моей невесты, которое я еще и не видел ни разу? Что-то меня понесло. Новый год сегодня, а у нас еще котлеты не жарены и картошка сырая.

Конечно же, дамы приехали, отругали нас за безделие, и быстро всё приготовили. Мы с Давидом с позором были изгнаны из кухни. А нам так хотелось, чтобы как в песне — дни и ночи у мартеновских печей. Но были вынуждены смотреть предновогоднюю фигню по телеку. Трагедь, не иначе!

Первая программа прямо-таки радовала, не хотелось отрывать глаз от экрана. Нам достался конец «Веселого мультконцерта» и начало «Ледового бала с участием мастеров фигурного катания». Нет, тут даже можно не смотреть, одни названия почитать — и сразу на душе веселье и радость. Полистал программу в газетке. Сегодня еще «Искусство цирка» и документальный фильм «Страна моя». По всем каналам, кстати. Как в том анекдоте, где мужик включил телевизор, а там Брежнев. Переключил на вторую — и там бровеносец. На третью — а на него товарищ майор нехорошо так смотрит и говорит: «Пощелкай мне еще!». Потом поздравление, огонек, танцы. А кто не уснет до четырех — тому «Мелодии и ритмы». Карела Готта покажут, наверное. И Бисера Кирова. А на закуску — «Червонны гитары» и Джо Дассен.

— Я, кстати, Пилипчук видел, когда к тебе шел, — почему-то сообщил Давид.

— И что? Надеюсь, в гости не пригласил?

— Мне кажется, она меня боится. Увидела, быстро вернулась домой и заперлась. Не переборщили мы с ней?

— А она, когда в тюрьму меня посадить собиралась со своим доносом — не переборщила? Что хотела, то и получила. Ты, кстати, вилки с ножами местами поменяй, не по феншую.

— Это еще что?

— Да у китайцев, или японцев, система такая, всё надо в доме расставлять по науке, чтобы баланс соблюсти, и счастье приманить вместе с деньгами. В «Науке и жизни» читал.

Отличная, кстати, отмазка. Любой анахронизм, который временами в речи проскакивает, можно списать на попытку соригинальничать со ссылкой на журналы. Их много, и пишут там всякое, за всеми не уследишь. Так что ляпнул чего — говори, что в «Науке и религии» прочитал. Или «Вокруг света».

Короче, приготовили, накрыли, расставили. Одновременно с этим мылись, брились и переодевались. Начали в без четверти двенадцать. Даже «Страна родная», представлявшая набор пейзажей под торжественную музыку, еще не кончилась. Я приглушил громкость и начал разливать шампанское по первой порции. Голубева дернула свой бокал и начала мямлить что-то про сок и минералку.

— Ты, Серафима, не то собралась интернатуру с младенцем на руках проходить? — поинтересовался я. — Прикинь, если сейчас начнете, родишь к сентябрю. Смелые вы ребята, хоть и немного не очень предусмотрительные.

— Дурак, — ответила Голубева. — Ничего я не беременная. Наливай. Просто натощак не хотела.

И дальше пошло по накатанной. С гулянием по улице, распитием шампанского из горлышка под елкой на площади и песняком до хрипоты с незнакомой компанией. Только салютов не хватало.

И ничего мне по душе когтями не скребло, потому что я был счастлив.